Я стоял и смотрел, как он доходит до поворота коридора и скрывается на лестнице. Вот что это было? Он чуть не прямым текстом сказал, что правды в моих словах — ноль целых хрен десятых, а предпринимать ничего не стал. Более того, дал добро на службу рядом с самыми большими секретами! Чудеса, да и только.

Разбор сводок занял время до самого вечера. Опять я возвращался домой почти в темноте. Вышел из управления на Героев Стратосферы, повернул направо и побрел не спеша. Спина после целого дня сидения за столом стояла колом, надо бы пройтись, размяться немного. Да и запах от каштанов такой свежий, уходить не хочется. Лето закончится, впереди тяжелая осень и страшная зима.

Посмотрев на гигантскую очередь у хлебного, в которой люди собирались ждать до утра, лишний раз порадовался, что нам дали продуктовые пайки. Тоже не густо, но и не впроголодь жить. Вчера вон, Вера такой каши с тушенкой наварила, два раза добавки просил.

В очереди, конечно, одни женщины — лишь пара стариков, да подростков представляли мужской пол. Говорки на украинском «Що ж це робиться?» и «Скільки це можна терпіти?». Очень скоро киевлянам станет совсем туго, немцы в последнюю очередь будут переживать, есть ли у местных что поесть. «Tерпіти» придется долго, до освобождения Киева.

Сегодня моя дорогая жена у подъезда не встречала. Сквозь светомаскировку еле пробивались узкие полоски света, значит, дома ждет. На лавочке сидел кто-то. И рассмотреть в тусклом свете луны не получается. Было бы полнолуние, еще куда ни шло, а в первой четверти только силуэт и видно. Подошел поближе, в нос ударил запах немытого тела. Кажется, я знаю, кто это.

— Что, сосед, опять на соточку ищешь? — насмешливо спросил я.

— Вам бы всё смеяться, — обиженно ответил пьянчуга. — Вчерашнего дня по голове настучали, сейчас опять издеваться. А я ведь ветеран войн, орденоносец. Вот ты, — пошло панибратство, — красный командир, пережил бы с моё, может, и не так запил бы. Может, я видеть их не могу, пью, чтобы ко мне не возвращались. Скольких убили, шашками рубили, топили…

Смотреть на синяка было противно. Кого он там топил? Тридцать с небольшим ему.

— Вот мне тебя прямо почти жалко стало. Я ведь тоже, если подумать, и ветеран, и орденоносец. И в жизни повидал до хрена такого, что забыть хотелось бы. Только я воюю, а ты в зассаных штанах у баб на водку стреляешь. Ну пошел бы, если на то пошло, прихватил бы с собой пару немцев на тот свет. Никакой ты не ветеран, — сплюнул я на асфальт, — так, бурьян бесполезный.

— А и пойду, и прихвачу! — вскочил пьянчужка, распространяя новую волну зловония. — Вы еще про Михаила Христенка услышите!

— Ага, только посудой греми потише, орденоносец. Еще раз в дверь среди ночи ломиться будешь — пристрелю нахрен, так и сдохнешь неопохмеленным, — я аккуратно обошел его, чтобы не задеть, и поспешил домой.

Стоило мне войти — Вера кинулась на грудь.

— Живой!

— Да я в штабе весь день просидел. Что со мной будет? — я провел рукой по рыжим, непослушным волосам жены. — Ты чего вся на нервах?

— Днем немцы разбомбили второй корпус военно-клинического госпиталя. Нас кинули помогать обрабатывать раненых.

На Вере лица не было. Натерпелась.

Я потащил ее на кухню, усадил за стол.

Ужин был почти готов — на примусе доваривалась картошка, на столе стояли банки консервов. Я быстро вскрыл ножом тушенку, вывалил ее в кастрюлю.

— Ты руки помыл?

У жены еще остались силы руководить мной.

Быстро ополоснувшись, я сделал что-то вроде гуляша. Мы жадно накинулись на него.

— Вот, еще паек выдали в управлении.

Вера достала из сумки батон колбасы, кусок сыра, буханку серого хлеба. Там же блестела бутылка «беленькой».

Я достал «трофей», оторвал пробку. Разлил по чуть-чуть в обычные чайные стаканы.

— Ой! А у тебя на гимнастерке Боевое Красное Знамя! Петя… Это же высшая награда!

Вера кинулась меня целовать.

— Поздравляю! Это за выход из окружения?

— Тоже мне, высший! Вот увидишь, я и Героя получу!

Мы рассмеялись, еще раз поцеловались. В этот момент за окном опять завыли сирены воздушной тревоги.

Глава 19

Что-то мне снилось хорошее, мирное и светлое. Не помню уже подробностей. Как часто бывает, самый красочный сон улетает из памяти через мгновения после пробуждения. А вот то, что закончился он пулеметной очередью, направленной прямо в меня, это запомнилось. Лучше бы наоборот.

Так вот, пулеметные очереди вспахивали землю под ногами, а я, как и положено во сне, не мог пошевелиться от подбирающихся всё ближе фонтанчиков. И тут меня вытолкнула в явь Вера, пробормотав: «Телефон звонит, не слышишь, что ли?». Черный эбонитовый ящик в прихожей действительно тарахтел, сотрясая стоящую под ним тумбочку. Я поднял трубку:

— Старший лейтенант Соловьев у аппарата.

— Ну ты и горазд спать, старлей, — послышался где-то далеко насмешливый голос Масюка. — Двадцать минут тебе на то, чтобы поссать-умыться-побриться, в четыре-тридцать должен стоять у проезжей части, одетым по форме. Понятно?

— Понятно, — буркнул я, не совсем еще проснувшись.

— Так не теряй времени, шевелись! — добавил Аркадий и бросил трубку.

Черная «эмка» подобрала меня ровно в указанное время, безо всяких ефрейторских зазоров. На улице только начало светать, и в утренних сумерках я заметил Масюка, сидевшего впереди, возле водителя. А когда сел, обнаружил рядом с собой, на заднем сиденье, грузноватую женщину сильно за сорок, в гражданской одежде (платье непонятного еще в темноте цвета с рукавами по локоть, не помню уже, как они называются, и шляпка на голове) и с дамской сумочкой на коленях… От нее даже немного пахло духами. Странный запах для этой машины. Но мы люди военные, с кем рядом посадили, с тем и сиди, надо будет — расскажут, не надо — и так покатаешься.

Проехали чуть меньше километра, поплутав по киевским утренним улочкам, остановились у какого-то темного дома, Аркадий бросился к подъезду, из которого почти сразу вышел Кирпонос. Подошел к задней двери, и сел по другую сторону от женщины. Водитель дождался, когда Масюк займет свое место, и тут же тронулся с места.

— Сколько нам ехать? — спросил командующий.

— Часа два, если повезет, — ответил молчавший до сих пор водитель.

— Ладно, я пока отдохну, — сказал Кирпонос. — Кстати, Соловьев, познакомься, это Эмилия Карловна, военный переводчик. Ты же немецкий знаешь?

— На бытовом уровне, товарищ генерал, по верхам от соседей нахватался.

— Вот и пообщайся пока со знатоком, она оценит. Смотришь, и пригодится когда.

Поговорим, раз приказано. комфронта закрыл глаза и через минуту даже засопел тихонечко, не обращая внимания на то, что машину время от времени потряхивало на выбоинах. А Эмилия Карловна приступила к оценке моих знаний.

Плавал я, конечно же, как и любой человек, у которого долго не было практики. Эмилия не жалела меня и грузила по полной. Сначала я понимал ее через три слова на пятое, потому что она, как мне показалось, специально говорила очень быстро и невнятно. Отвечал я ей медленно и постоянно вспоминая слова, которые все куда-то потерялись. И вдруг в какой-то момент я поймал себя на том, что ничего больше не вспоминаю, а Эмилию понимаю напрямую, а не пытаясь перевести ее речь сначала на русский. Как в детство попал. Тогда тоже с друзьями болтали не задумываясь, слова сами на язык шли. Беседу вела как опытный следак, видать, раньше эта дамочка была совсем не переводчицей. Не уровень Чхиквадзе, конечно, но Буряков, если и обошел бы ее, то не сильно. А уж то, что меня допрашивало в шестидесятых, достойно было только нервно курить в сторонке.

Ехали мы долго, куда-то на юг. За дорогой я особо не следил, опять же, занят был. Странно, второй раз с Кирпоносом еду, и снова меня с расспросами дергают. Надеюсь, что это не войдет в традицию, как по мне, лучше молчать, чем говорить.