Сработало. В голове колонны орали, майор продолжал агитировать и размахивать руками. Солдаты окружили толпу и частично смешались с ней. Бардак.

В этом бардаке я легко спрятал мосинку, ящик и бинокль в одну из подвод, пистолет зарядил, засунул в карман брюк. На всякий пожарный.

Майор наконец, навел порядок, дал команду колонне на выдвижение. Соломоныч огорченно махнул рукой, пошел к раненым.

Мотор танка взревел, полуторки потянулись мимо серых лиц беженцев. Вдалеке, на Западе уже так ощутимо грохотало — фронт постепенно приближался. Сколько немецкие ролики делают в сутки? Сорок километров? Ладно, день-два встречное сражение на новой границе. А потом?

— Откуда гимнастерка? — ко мне подошел замученный Адам.

— Оттуда откуда и вот это, — я откинул рогожу на подводе, доктор ахнул.

— Ты украл винтовку?!

— Не украл, а вооружился, — обиделся я. — Про диверсантов слышал? Вот то-то же! Эй, вы, там!

Я крикнул в сторону куривших санитаров.

— Есть желающие Родину защищать?

Мужчины переглянулись, пожали плечами.

— Петр, прекрати! — Адам дернул меня за рукав гимнастерки.

— Что, как психов на растяжку ставить — это вы молодцы. А с немцем воевать — испугались?

Я вспомнил, как санитары стягивали буйных мокрыми полотенцами. Скрипнул зубами. Молодец против овец, а против молодца и сам овца.

— Я не боюся! — вперед выдвинулся Иванко, сжал кулаки.

— На! — я кинул ему мосинку. — Умеешь обращаться?

— Вмию. Але треба згадаты…

Вспомнить? Да, надо не только вспомнить, но и отстрелять винтовочку. Новенькая, матово блестит свежей смазкой. Только со складов.

Санитар дернул затвор, приложился к мосинке. Я достал из ящика упаковку патронов, надорвал картонку.

— Пойдем в лесок, отстреляем.

— Петр Григорьевич, мы должны ехать! — Адам опять схватил меня за рукав.

— Это десять минут. Готовьтесь.

И мы пошли стрелять.

Глава 4

Только спустя час колонна тронулась. Сначала хоронили еще двух умерших — скончались тяжело раненые. Потом у одной из подвод отскочило колесо и пришлось перекладывать вещи. Рядом продолжала течь река беженцев, но на них уже никто не обращал внимания — примелькались.

В Бродах удалось пристроить выживших раненых в местной больнице. Скрепя сердце отдавали больных местным — но Адама успокоил целый батальон танков, который стоял на окраине городка.

Удалось подслушать, о чем говорили врачи. Бродские эскулапы сетовали, что паникующие жители, кроме соли и спичек, смели из двух аптек всю марлю и вату — народ делал самодельные противогазы. Все были уверены, что немцы, как и в первую мировую, будут использовать ядовитые газы.

Сразу по выходу из городка началась бомбежка. Появилась целая россыпь Юнкерсов. Лаптежники выстроились в круг и принялись пикировать на тот самый батальон танков, что мы видели на въезде. Всю опушку леса заволокло дымом, что-то мощно горело и взрывалось да так, что земля дрожала.

— Где же наши?! — закричал один из санитаров.

И наши прилетели. Тройка ишачков появились с востока, смело бросилась в бой. Только вот их ждали. Сверху, из самых облаков, на советские истребители упала четверка мессеров. Завертелась карусель.

— Бей гадов! — закричали в толпе. Тот самый старик, что выговаривал майору, затряс кулаками.

Почти сразу загорелся первый «ишачок», задымил второй. Третий вертелся как уж и таки попал — смог повредить один из мессеров.

— Прыгайте, прыгайте!

От первого истребителя отделилась белая точка, второй принялся вдруг пикировать. Его хвост охватил огромный язык пламени. Тем временем мессеры расправились с третьим. Он пытался уйти на бреющем полете, но его догнали и расстреляли у самой земли. Все три И-16-е упали практически одновременно.

Но и один из мессеров дымил все больше и больше. Самолет внезапно сделал полубочку, устремился к земле. Из него тоже выпрыгнул пилот, белый парашют расправился и немца стало сносить в сторону города.

— Адам! — закричал я врачу. — Подберите нашего. Иванко! За мной! Возьмем немчика.

Через огороды, мы побежали к окраине Брод, отслеживая, куда сносит пилота. Наконец, фашист приземлился, погасил купол.

— Куда, дурак?!

Иванко резко ускорился и обгоняя меня, направился прямо к долговязому пилоту. А тот снял очки со светофильтрами, спокойно достал из кобуры пистолет и лениво так, два раза выстрелил в санитара. Иванко уронил мосинку, сложился, прижимая руки к животу.

— Эй, рус! — закричал мне фашист — Lass die Waffe fallen! Ком цу мир.

Еще и пистолетом так показал, давай, мол, бросай оружие, иди сюда.

Сейчас, только сапоги почищу. Я спокойно встал на колено и как на учениях — прицелился, задержал дыхание. Выстрел.

Попал прямо в голову. Кровавые брызги с чем-то белым окрасили забор огорода, фашиста дернуло в сторону и он упал на спину.

Я подбежал к Иванко, потрогал пульс на шее. Санитар кончался. Два ранения — в живот и в грудь. Я попытался перевязать чем-нибудь, заткнуть пулевые ранения. Гуцул хрипел, тело билось в агонии. Спустя минуту он умер.

Я тяжело вздохнул. Глупо погиб. Хороший же мужик оказался, не сволочь.

Уже неспешно я подошел к немцу. Зрелище было малоаппетитное — из головы фашиста вылетели мозги. Первым делом я забрал Парабеллум с кобурой. Потом очки со светофильтрами. Охлопал мундир. Тут было богато — за пазухой пилота лежала серебряная фляжка с оленями. Полная. Я открыл, принюхался. Коньяк. Глотнул, прислушался к себе. Это был не просто французский коньяк — это была божественная амброзия.

Я еще раз обыскал немца. Стянул щегольские сапоги, примерил. Сели как влитые. Правый сапог мне показался более тяжелым, чем левый. Я ощупал его со всех сторон. Каблук щелкнул в руке. Внутри блестело плотно уложенное золото. Монеты, червонцы. Я взял одну, повертел в руках. Советский Сеятель. Крестьянин разбрасывал на поле зерно.

Шестнадцать монет — одна к одной. И зачем? Подкупать население, если сел за линией фронта?

Вдалеке пылила в нашу сторону полуторка, бежали солдаты. Я быстро убрал золото обратно, защелкнул каблук. Добежал до парашюта, перекинул его через забор огорода. Шелк! На войне — это валюта, почище золота будет.

Первым до меня добрался какой-то пузатый потный лейтенант. Так торопился, что обогнал всех.

— Где немец??

— Вон, — я кивнул в сторону пилота, засовывая кобуру с пистолетом и фляжку за пазуху. Отберут еще…

— Эй, да он же мертв! В него стреляли!

— Так и он стрелял, — я ткнул пальцем в сторону Иванко.

Лейтенант начал обыскивать фашиста, достал документы.

— Фридрих Айзеншпис — прочитал он, запинаясь — А где парашют?

— Ветром унесло — я махнул рукой в сторону поля. До нас доехала полуторка, оттуда высыпали галдящие танкисты. Выяснять, куда на самом деле пропал парашют, краском дальше не стал, отвлекся.

—… если жив, повесить его…

— Вон, он паскуда…

«Мазута» была сильно злая за недавнюю бомбежку, как бы мне не досталось за компанию. Бочком, бочком, я отошел к забору.

За парашют пришлось побороться. Сначала, забрав труп немца, уехали танкисты с лейтенантом. Затем мрачные санитары погрузили тело Иванко на подводу. Зыркали на меня нехорошо — как будто это я его убил. Хорошо, что я успел прибрать его винтовку.

Дождавшись их ухода, я перелез за забор. И тут меня уже ждал сюрприз. Фигуристая чернявая бабенка деловито утаскивала шелк в дом.

— А ну стой! — прикрикнул на нее я. — Мой трофей!

— Был твой, стал мой. Мыкола, Мыкола! — покричала в дом бабенка

На двор вышел мощный, квадратный мужик с пудовыми кулаками. Померялись взглядом. Я демонстративно щелкнул затвором мосинки.

— И шо? — хмыкнул квадратный — Штрелять будешь?

Он еще и шепелявил.

— Стрелять не буду, — покивал я. — А до военкомата Брод дойду. Мобилизация идет, слышал? А такой гарный хлопец у бабы прячется.